– О людях, о людях. Лошади зарплату не получают. А ты, если будешь такой горячей, у нас не задержишься.
– Не угрожайте, не боюсь.
Я узнал голос; новенькая, Таня.
– Не связывайся. Она горячая по молодости. Ничего, это проходит.
– Молодость или горячность? – фыркнула подружка.
– И то, и другое.
Пересмеиваясь, они собрались, переобули туфли и ушли. Вскоре, как я слышал, ушла и Таня. Я просидел за шкафом, опустошённый, минут пятнадцать, хотя можно было уже вылезать.
В тот день я не зашёл, как условились, к Вере. Долго бродил по городу один. Уходящее солнце зажигало пламенные блики на оконных стёклах верхних этажей, иногда бросало золотые монетки в зелень деревьев. Становилось тише и глуше порывистое дыхание Киева: шум автомобильных моторов, движение и рокот людских толп; я присел на скамейку в сквере, прислушался к себе, убедился, что опустошённость моя не болезненна. Просто чего-то лишился, чего-то не хватает. Но лишиться надо было. Чувство вторичности, невсамделишности происходящего не подвело. Оно как бы предохранило меня от поспешного шага… «Не совсем молодой человек, – сказал я себе, – не разыгрывайте трагедию. Для хорошего артиста у вас слишком много рассудочности…»
На второй день Вера старалась не смотреть в мою сторону, ждала, когда я подойду к ней и объясню, почему не пришёл. Я не подходил. Тогда она разочек, проходя мимо, будто ненароком задела меня бедром. Извинилась. Я так ответил «пожалуйста», что сотрудники оглянулись, а у неё отпала охота толкаться. Она рассердилась уже по-настоящему. А я вначале подумывал даже, не перевестись ли в другой отдел. Но потом решил остаться. Что-то удерживало меня в этой лаборатории. Кажется, я уже знал, что именно, но уточнять не стал…
В отношениях между тремя лаборантками внешне ничего не изменилось. Однако по непонятной причине стала часто биться посуда, закреплённая за Таней; то трёхгорлая колба, то бачок, не говоря уже о пробирках. Однажды пища, которую она приготовила для кроликов, оказалась пересоленной, я не подозревал, чьих рук это дело, думал: виной – Танина неопытность. Наш добрейший профессор Рябчун замечание ей сделал: «Мечтать, конечно, надо, это хорошо, и всё-таки на работе, уважаемая, следует быть собранной, аккуратной». А она отвернулась от него, и в глазах её – слёзы.
…Вера начала оказывать знаки внимания Николаю Трофимовичу, да так, чтобы я видел. А убедившись, что на меня это не действует, перевелась в другую лабораторию. Иногда мы встречались с ней в коридоре или в столовой, и она делала вид, будто меня не замечает. С Таней она тоже не здоровалась. Зато лабораторная посуда оставалась целой.
* * *
«20 января лаборантка 3-го отдела тов. Михайленко Т. Р., обманув младшего научного сотрудника П. П. Романовского, ушла с дежурства в кино. Во время её отсутствия из-за преступной небрежности в обращении с ядохимикатами был отравлен и погиб подопытный шимпанзе.
Объявляю тов. Михайленко Т. Р. строгий выговор. Из зарплаты тов. Михайленко Т. Р. удерживать по 20 % до полной выплаты стоимости подопытного шимпанзе.
Директор института генной инженерии академик Слепцов В. С.».
Прочитав приказ, я поспешил записаться к директору на приём «по личным вопросам». Когда возвращался из приёмной, в коридоре лабораторного корпуса встретил Таню. Оказывается, она ждала здесь меня.
– Я хочу вас о чём-то попросить, Пётр Петрович, можно? – с тревогой заглянула мне в лицо.
– Можно, – украдкой я приглядывался к ней. Девушка казалась спокойной.
– Не нужно ничего объяснять начальству, Пётр Петрович.
– Почему? Ведь в приказе неправда. Вы меня не обманывали.
– Не имеет значения.
– А что имеет значение?
– Смерть Тома. И…
– Что «и…»?
– Да это я так подумала, про себя: «и то, что может ещё случиться».
– Ах, предчувствие? Но оно на чём-то основано? Так вот, об этом тоже необходимо поговорить.
Она словно заглянула в мои мысли, отрицательно качнула головой:
– Девчонки этого никогда бы не сделали.
– Кто же?
– Если бы знать…
– Может быть, по неосторожности…
– Вряд ли…
За каждой её фразой клубился туман недоговоренности.
– Да скажите вы прямо наконец о ваших предположениях.
– Не могу, Пётр Петрович, нет у меня нужных слов.
– Мистика! – рассердился я.
Но она посмотрела с такой мукой, что моя злость растворилась. Её пухлые детские губы дёрнулись и выпятились, словно для поцелуя. Теперь я разозлился на себя за то, что мои мысли в отношении Тани постоянно принимают одно направление. Но я, рядовой демиург, знающий, как перестроить клетку, ведающий, какие микродоли вещества являются причинами сложнейших поступков, – что я мог поделать с собственными клетками и микродолями?
* * *
Я не пошёл на приём «по личным вопросам». Однако разговор о Тане с Виктором Сергеевичем состоялся. Случайно я встретил его одного в коридоре после работы, подошёл и выложил всё как было. А если начистоту, то я специально караулил его в течение недели, ведь академик редко ходил по коридорам один. Он выслушал меня до конца, а уже потом поморщился:
– Значит, выговор следовало объявить вам за самовольничанье?
– Именно.
– Не переживайте, исправим, – улыбка промелькнула в глубине его глаз. – Формулы обработали?
– Заканчиваю, Виктор Сергеевич. ВЦ задерживает.
– К Александру Игоревичу обращались?
– Он обещал, но там очередь…
– Пойдёмте, я гляну, что вы сделали и что осталось, – и, не ожидая моего ответа, ринулся к лаборатории.
Он быстро просматривал лист за листом, иногда делал пометки.
– Проверьте ещё раз это соединение. В чистом виде и с бензольным кольцом. А потом уже включайте в препарат.
– Уйдёт уйма времени, Виктор Сергеевич.
– Кто же говорит, чтобы вы его проверяли на обезьянах или коровах? На математических моделях! А параллельно – на мышах.
– В ВЦ – очередь, – робко напомнил я.
– Математику учили? Вам сейчас нужна простейшая модель. Сами не в силах её составить? Сколько раз повторять – без математики в современной биологии делать нечего. Тем более в генной инженерии. Это всё равно что копать котлован под фундамент высотного дома лопатой. Тоже мне землекоп нашёлся! – Он фыркнул от огорчения. – Вы же были неплохим математиком в университете. Думаете, я забыл? И не спорьте. Начните сами, а я помогу. Начните сегодня же.
Я невольно взглянул на часы, и он начал злиться:
– Ну, не в буквальном же смысле. Вчера. Завтра. В течение ближайших двух дней.
– Хорошо, Виктор Сергеевич, но вот здесь, посмотрите… Реакция проведена до конца, а ткань не изменилась так, как предполагали…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
